Неточные совпадения
В ноябре начинается снег и мороз, который к Крещенью усиливается до того, что крестьянин, выйдя на минуту из
избы,
воротится непременно с инеем на бороде; а
в феврале чуткий нос уж чувствует
в воздухе мягкое веянье близкой весны.
Я только было похвалил юрты за отсутствие насекомых, как на прошлой же станции столько увидел тараканов, сколько никогда не видал ни
в какой русской
избе. Я не решился войти. Здесь то же самое, а я ночую! Но, кажется, тут не одни тараканы: ужели это от них я
ворочаюсь с боку на бок?
Она первая ее и выдала на позор: когда
в деревне услышали, что Мари
воротилась, то все побежали смотреть Мари, и чуть не вся деревня сбежалась
в избу к старухе: старики, дети, женщины, девушки, все, такою торопливою, жадною толпой.
— Надо быть-с, надо быть-с… — вслушивался с безжалостным любопытством Анисим. Но Степан Трофимович не мог дольше вынести. Он так сконфузился, что хотел было встать и уйти из
избы. Но подали самовар, и
в ту же минуту
воротилась выходившая куда-то книгоноша. С жестом спасающего себя человека обратился он к ней и предложил чаю. Анисим уступил и отошел.
В избе между тем при появлении проезжих
в малом и старом населении ее произошло некоторое смятение: из-за перегородки, ведущей от печки к стене, появилась лет десяти девочка, очень миловидная и тоже
в ситцевом сарафане; усевшись около светца, она как будто бы даже немного и кокетничала; курчавый сынишка Ивана Дорофеева, года на два, вероятно, младший против девочки и очень похожий на отца, свесил с полатей голову и чему-то усмехался: его, кажется, более всего поразила раздеваемая мужем gnadige Frau, делавшаяся все худей и худей; наконец даже грудной еще ребенок, лежавший
в зыбке, открыл свои большие голубые глаза и стал ими глядеть, но не на людей, а на огонь; на голбце же
в это время
ворочалась и слегка простанывала столетняя прабабка ребятишек.
В конце зимы другие двадцать человек отправились туда же и с наступившею весною посеяли двадцать десятин ярового хлеба, загородили плетнями дворы и хлевы, сбили глиняные печи и опять
воротились в Симбирскую губернию; но это не были крестьяне, назначаемые к переводу; те оставались дома и готовились к переходу на новые места: продавали лишний скот, хлеб, дворы,
избы, всякую лишнюю рухлядь.
В ту же осень двадцать тягол отправились
в Бугурусланский уезд, взяв с собою сохи, бороны и семянной ржи; на любых местах взодрали они девственную почву, обработали двадцать десятин озимого посеву, то есть переломали непареный залог и посеяли рожь под борону; потом подняли нови еще двадцать десятин для ярового сева, поставили несколько
изб и
воротились на зиму домой.
Между тем, не только виноватая, но и все другие сестры и даже брат их с молодою женою и маленьким сыном убежали из дома и спрятались
в рощу, окружавшую дом; даже там ночевали; только молодая невестка
воротилась с сыном, боясь простудить его, и провела ночь
в людской
избе.
— Вот как поезд
воротится из церкви, я взойду
в избу, и лишь только переступлю через порог, ты
в тот же миг — уж не пожалей себя для первого раза — швырком с полатей, так и грянься о пол!
Тетка Анна, которая
в минуту первого порыва радости забыла и суровое расположение мужа, и самого мужа, теперь притихла, и бог весть, что сталось такое: казалось бы, ей нечего было бояться: муж никогда не бил ее, — а между тем робость овладела ею, как только она очутилась
в одной
избе глаз на глаз с мужем; язык не
ворочался!
Воротился старик ко старухе,
У старухи новое корыто.
Еще пуще старуха бранится:
«Дурачина ты, простофиля!
Выпросил, дурачина, корыто!
В корыте много ль корысти?
Воротись, дурачина, ты к рыбке;
Поклонись ей, выпроси уж и́збу».
— Ну, взяло меня горе, такое горе, что и сна и пищи решился… Вот я и пошел к Секлетинье. Она
в Теребиловке живет… Подхожу я это к ее избенке, гляжу, извозчик стоит. Что же, не
ворочаться назад… Я
в избу, а там… Может, я ошибся, а только сидит барыня, платочком голову накрыла, чтобы лицо нельзя было разглядеть, а я ее все-таки узнал. Барыня-то ваша генеральша…
Но или скрюченные ноги
в крепких валеных сапогах начинали ныть, или продувало где-нибудь, и он, полежав недолго, опять с досадой на себя вспоминал о том, как бы он теперь мог спокойно лежать
в теплой
избе в Гришкином, и опять поднимался,
ворочался, кутался, и опять укладывался.
То он вспоминал приезд Марфы, и пьянство рабочих, и свои отказы от вина, то теперешнюю поездку, и Тарасову
избу, и разговоры о дележах, то о своем малом, и о Мухортом, который угреется теперь под попоной, то о хозяине, который скрипит теперь санями,
ворочаясь в них.
После чая и ужина Корней тотчас же ушел
в горницу, где спал с Марфой и маленькой дочкой. Марфа оставалась
в большой
избе убирать посуду. Корней сидел один у стола, облокотившись на руку, и ждал. Злоба на жену все больше и больше
ворочалась в нем. Он достал со стены счеты, вынул из кармана записную книжку и, чтобы развлечь мысли, стал считать. Он считал, поглядывая на дверь и прислушиваясь к голосам
в большой
избе.
Паранька одна
воротилась. Кошкой крадучись, неслышными стопами пробралась она пó мосту [Мостом называют большие холодные сени между переднею и заднею
избами,
в иных местах — только пол
в этих сенях.] к чулану, где у нее с сестрой постель стояла. Как на грех скрипнула половица. Трифон услыхал и крикнул дочь.
Опустилось солнышко за черную полосу темного леса;
воротились мужики домой с полевой работы, торопились они засветло отужинать — после Николина дня грешно
в избах огонь вздувать. Трифон Лохматый, сидя на лавке возле двери, разболокался [Раздевался.], Фекла с дочерьми ставила на стол ужину… Вдруг к воротам подкатила пара саврасок.
Пока у хозяйки с гостьей шли разговоры про Манефину обитель,
воротилась с самоваром и чайным прибором Даренушка,
в то же время Аннушка пришла из задней
избы с яичницей. Дарья Сергевна с хозяйкой и ее дочерьми села за чай.
Ночью
в избе слабо светил ночник. Настасья и человек десять ямщиков с громким храпом спали на полу и по лавкам. Один больной слабо кряхтел, кашлял и
ворочался на печи. К утру он затих совершенно.
После одной из таких поездок Степан,
воротившись со степи, вышел со двора и пошел походить по берегу.
В голове у него по обыкновению стоял туман, не было ни одной мысли, а
в груди страшная тоска. Ночь была хорошая, тихая. Тонкие ароматы носились по воздуху и нежно заигрывали с его лицом. Вспомнил Степан деревню, которая темнела за рекой, перед его глазами. Вспомнил
избу, огород, свою лошадь, скамью, на которой он спал с своей Марьей и был так доволен… Ему стало невыразимо больно…